Беспокойная труба.

[Эак]

Труба пела по ночам. Обыкновенная канализационная труба на крыше. Откуда и как она появилась, никто не знал. Почему-то ее вмонтировали в просмоленное чрево крыши девятиэтажного дома. И труба себе существовала спокойно, пока на...дцатом году от дня рождения дома, вдруг не ожила и не запела. И все бы ничего, но петь труба любила по ночам. Ночью, когда нормальные обыватели, впрочем, обыватели не могут быть ненормальными, когда нормальные обыватели спали в своих утлых ночных пристанищах, типа тахты или популярного дивана с пошлым названием "Наташа", труба выбирала удобное для себя время и начинала петь. Время это скажем, было не самым подходящим для многих обитателей девятиэтажного кооперативного дома номер двадцать девять. Но, как говорится, труба всех имела в виду. Вдруг посреди ночи она заявляла о себе ужасным визгом, типа зуммера телефона, трубку которого не хотят снимать. Длинные гудки шли всю длинную ночь. Обыватели не спали. Труба тоже. Она изощрялась, то есть гудела занудно и долго. И очень действовала всем на нервы.

Первым не выдержал и полез на крышу заместитель председателя кооператива. С ним полезли его жена и ее двоюродный брат-сантехник. Последний был популярен в народе, потому что до сих пор брал только рубль за любую сантехническую работу. Что он делал с этим обесцененным рублем, никому не было известно. Но только он ставок не повышал. А делал свою трудоемкую работу "за рупь".

Вот поднялись эти трое на крышу, прошли по ее смоляным бокам до злополучной трубы.

Эта подлая тварь, голосившая всю ночь замогильным голосом, как только рассвело, замолчала. Затаилась. И никак не хотела признаваться в содеянном. Но зампред все-таки отыскал ее подлое величество на грязной крыше. Более того, опустился перед ней на оба колена и приложил к ней волосатое ухо.

Труба молчала.

— Может это не она? — заподозрил сантехник. И пристально оглядел крышу.

— Она, — сказал зампред. — Она. Надо ее спилить, — вынес он приговор.

— Ты что, опупел? Спилить. Что это тебе елочка в лесу? Что такое труба? А? Я тебя спрашиваю? Труба обязательно с чем-то связана. Труба не бывает сама по себе. Ты ее спилишь, а из дыры черт знает, что польет, может горячая вода, а может... этот самый... Газ.

— Почему газ? — спросил удивленно зампред.

— А почему вода? — сам у себя спросил сантехник. На крыше воцарилось молчание.

— Труба поет, когда ветер северо-восточный, — вдруг сказала жена зампреда.

— Почему? — опять сам у себя спросил сантехник. Ответа не последовало. Консилиум из трех человек надолго замолчал.

Молчала и труба. Затаилась. Не хотела признаваться в своих грехах.

— Ладно, — сказал зампред Василий Львович. — Придем ночью... Послушаем... Т-с-с...

Все последующие ночи труба вела себя прилично. Но однажды, когда о ее существовании почти забыли...

Труба опять запела. Жильцы дружно проснулись в своих обывательских постелях. Лежали и слушали, сдерживая в себе желание завыть.

— Ну, что это такое, — говорили они, — Ни сна, ни отдыха...

— Все, — решили в квартире номер тридцать шесть. — За квартиру больше не платим, пока не угомонят эту треклятую трубу.

Жилец был прав, платить за квартиру все равно было вечем. Наконец-то появилось оправдание.

Молодожены из двадцатой квартиры просто полюбили трубу. Они проснулись и тут же стали целоваться.

Не спал и зампред. Он лежал и думал. Идти ему на эту чертову крышу и спиливать трубу прямо сейчас, или подождать до утра. Как-никак мороз, стужа и вообще одни неприятности. Труба пела, стонала. Вела себя, как пьяная старуха. Сантехник "за рупь" лежал в своей одинокой постели. Потому как с вечера пришел навеселе. И поэтому предпочел жесткий диван мягкому супружескому ложу. Только бы было тихо. Сантехник слушал трубу и думал, насколько ее завывание приятнее голоса его супруги. Труба и тише выводит и как-то призывнее, что ли. Супруга же всегда примитивно материлась и швыряла в слесаря подушками.

Поэт Некрасов на первом этаже выводил на бумаге стихи о нынешней безобразной жизни. Стихи были черными и мрачными, а сам поэт худым и голодным. Жена оставила поэта и предпочла жизнь за границей. Уехала с каким-то пуговичным магнатом. И оттого, что он все-таки пуговичный, на душе поэта было чуточку легче. Конечно, за стихи миллион не платят. Зато он один и свободен. И эта чертова труба очень кстати. Воет как волк, смотришь, ночку не поспишь, а к утру договорные обязательства с редакцией выполнишь. И гонорар получишь, водку купить. Жить можно.

А труба все гудела, гудела. Еще вдобавок лунища выползла из-за облаков. И вдруг разом все жильцы несчастного дома вычислили, что гудит труба только в полнолуние. Что она прямо как живой волчонок, завывает себе на луну, да и только. Поняли, что воет труба оттого, что не сорваться ей с подлой этой толевой крыши. Не сорваться и не убежать в лес, на простор. Оттого и воет она, никому не нужная, вмонтированная в бетон каким-то дураком по пьянке. И в лунную ночь страдания трубы невыносимы. Это был прямо-таки призыв о помощи.

Зампред решил наконец пойти на крышу и спилить эту треклятую трубу, но неожиданно уснул. И снился ему большой телефонный аппарат, который звонил, звонил. Он снимал трубку и кричал в ее огромное зево "Алло!" "Алло!" Но ему никто не отвечал и телефон все звонил, звонил.

Поэт немножко поглазел на луну и тоже дунул спать. Утро вечера мудренее. Еще никто не придумал ничего более умного, чем эта поговорка.

Дольше всех не спали влюбленные. Они смотрели на луну и клялись в вечной любви. Они не читали стихов, как любые современные ребята и потому изречение-аксиома: "Ничто не вечно под луной" им было неизвестно. Они верили в вечную любовь.

И сантехник лежал и долго слушал трубу. И все думал, что это именно его зовет она куда-то. Труба она всегда куда-то зовет. Сантехник это твердо знал. Но призывный зов трубы перебивал отвратительный громкий храп жены.

Сантехник недолго выбирал. Он сориентировался сразу. Пошел в спальню и придушил жену подушкой. На время, чтобы не храпела. А сам вернулся на свой диван и стал мечтать о любви.

Утром решительный зампред после ужасной бессонной ночи предложил сантехнику рубль и тот-таки спилил трубу и сбросил ее жалкий аппендикс с крыши вниз. Внизу школьники быстро утащили трубу и сдали в металлолом.

И все в доме стали спать спокойно. Труба больше никого никуда не звала.

Не спал сантехник. Смешно сказать, он чувствовал себя предателем. Зачем он спилил трубу? С ней было куда интереснее жить и не спать. Проклятая сила привычки. Всему цена рупь. И не знал еще сантехник, что поэт на первом этаже пишет о нем поэму. Довольно пасквильную. Вот только сумму приукрасил. Вместо рубля, он почему-то вставил тридцать сребренников в конвертируемой валюте.

Вот такой финал должен быть по мнению Александрины:
В осиротевшем космосе снова и снова выкатывался белый глобус Полнолуния,и только звёзды, и случайные кометы слышали в случайных отголосках памяти-недописанный финал этой песни отчаяния,а,может быть,любви...

[боб]

[sestra Alexandrina]

Я потрясена.И мне очень грустно.